В декабре 2008 года Дэймон Албарн и Грэм Коксон объявили о том, что группа Blur воссоединится, чтобы отыграть концерт 3 июля 2009 года в Hyde Park. Через 2 минуты после начала продажи все билеты были раскуплены. Затем последовала серия концертов, каждый из которых вызывал ажиотаж и восторженные отзывы критиков и фанатов группы. По словам одного журналиста: «С годами музыка Blur становится только лучше. Сейчас они звучат еще более неистово, чем на пике славы в конце 90-х».
Успешные выступления не остались в тени. В 2010 году, после концерта в Hyde Park, группе вручили премию NME Awards за лучшее выступление. В феврале 2012 года гитарист Blur Грэм Коксон объявил журналистам о том, что группа планирует записать альбом. 21 февраля группа была награждена премией Brit Awards за выдающийся вклад в мировую музыкальную культуру.
Серия успешных концертов в разных странах, а также вручение почетных премий, заверили коллектив в том, что их по-прежнему любят и хотят слышать как можно чаще.
27 апреля 2015 года вышел долгожданный альбом The Magic Whip. «Волшебный хлыст» — так переводится название альбома — в основном был записан в Гонконге в 2013 году. Тогда, в мае 2013 года Blur должны были выступить на фестивале Tokyo Rocks Music festival. Но, по непонятным причинам концерт был отменен. Музыканты решили провести 5 дней в Гонконге. Вместо того чтобы целыми днями просто шататься по улицам, коллектив решил поиграть в студии, вспомнить старые песни, в общем подурачиться. Спонтанные импровизации были записаны. Поначалу, никто из участников Blur не собирался их выпускать или дорабатывать. В 2014 году Грэм Коксон с продюсером Стивеном Стритом решили попытаться что-то собрать из записанного в Гонконге материала. Грэм вспоминает: «Записанные в тот день мелодии никак не выходили у меня из головы. Я все время думал о них и вспоминал, как было приятно вновь собраться вместе. Очень хотелось переслушать все эти записи». Пока Албарн был в турне в поддержку своего сольного альбома Everyday Robots, Коксон пригласил в студию барабанщика Дэйва Раутри и басиста Алекса Джеймса, чтобы дописать необходимые партии. Когда работа была закончена, Грэм показал получившиеся мелодии Дэймону. Было решено записать вокал, и к 18 февраля 2015 года альбом был готов.
По словам Дэймона Албарна, музыканты были под большим впечатлением от Азии. Это объясняет и появление китайских иероглифов на обложке альбома, и тематику некоторых песен.
Альбом был очень тепло встречен критиками и получил среднюю оценку 4 из 5. Многие журналисты писали о триумфальном возвращении Blur.
А теперь давайте перенесемся в 2009 год, когда, через 6 лет после распада группы, музыканты Blur пытались справится со своими чувствами обиды, горечи и разочарования. В то время, когда никто из них не верил в воссоединение.
Джеймс:
«На самом деле я мечтал об этом. Думал буквально каждый день. Я хотел собраться с парнями в одной студии, и просто играть музыку. И мне было все равно: будет ли публика, или мы будем одни. Я просто хотел вернуть своих друзей. Мне не нужны ни признание слушателей, ни деньги, ничего. Мне нужны мои друзья».
Коксон:
«Мне очень не хватало Дэймона. Но особенно мне не хватало его юмора. Он умел поднять мне настроение. Я старался не думать об этом, потому что был уверен, что Дэймон меня просто ненавидит».
Раутри:
«За два дня до нашей встречи я слушал радио. В студии был барабанщик группы Police Стьюард Копланд, и он сказал, что их группа воссоединилась. А затем добавил: «Кода группа воссоединяется, ты понимаешь, что за эти годы каждый участник изменился. Это все равно что мозаика. Только детали больше не подходят друг другу». Я подумал: «О нет! Если это на самом деле так, то у нас ничего не получится».
Албарн:
«Казалось, что весь мусор, который накопился у каждого из нас, растаял. И я подумал: «Ну что ж, давайте попробуем. Давайте снова сыграем!»
Коксон:
«Забавно было встретиться снова. Когда я пришел в студию, я подумал: «Неужели я пришел первым? А кто-нибудь еще пришел?» А потом я увидел ударную установку Дэйва, рядом стоял мой усилитель, бас гитара Алекса. Фух! Я выдохнул. Было приятно увидеть все наши инструменты рядом, как в старые времена».
Джеймс:
«У каждого из нас есть сестры, но нет братьев, поэтому мы стали друг другу приемными братьями. Конечно, как и в любой семье, мы наступаем друг другу на ноги, но мы можем и поддержать друг друга, как раньше. Мы очень близки. Близки и далеки одновременно. Впрочем, как все братья. Мне так кажется. У меня нет братьев. Эти родственные чувства проявляются всякий раз, когда мы играем вместе. Как-будто, слышишь эхо из прошлого. Будто вернулся в прошлое, туда, где родился, и гуляешь по улицам, по которым не ходил целую вечность. Такие странные вспышки воспоминаний».
ЗНАКОМСТВО
Коксон:
«Я жил за городом, в графстве Эссекс и понятия не имел, как выглядит Лондон. В моем воображении он выглядел таким же невероятным, как Нью-Йорк — город, в котором прогулка за молоком может стать для тебя последней в жизни. Нам молоко доставляли на дом. Ты отрывал дверь, а перед тобой бутылка с молоком. На ней сидит синица и клюет из горлышка сливки. Вот и все, что я видел в жизни».
Албарн:
«До 9 лет я жил в Лондоне. Я ходил в школу, в районе Лейтонстоун. В этой школе учились дети разных национальностей. Потом мы переехали за город. Тем летом мы с семьей на несколько месяцев поехали в Турцию. Потом, когда мы вернулись, я пошел в маленькую школу в пригороде Колчестера. В ней учились только белые. В 1980-х во всем Эссексе невозможно было встретить ни одной черной семьи. Это был расцвет экспериментов Тетчер. Правительство строило множество маленьких районов или штатов. Я не особо вписывался в ту политическую систему».
Коксон:
«Первый раз я увидел Дэймона в актовом зале нашей школы. Он пел песню из мюзикла West Side Story. Не помню, как звали его персонажа: офицер Крупке или Джи. В общем, он пел за главаря банды. А я был таким социопатом, и не мог поверить своим глазам: как у него хватает смелости и самоуверенности, чтобы играть и петь на сцене. В тот момент я подумал: «Вот это да! Просто потрясающе, насколько он уверен в себе. Какой выпендрежник». В то время возрождалось движение модов. Все носили броги и белые носки. Можно было достать очень дорогие кожаные броги. Естественно, у Дэймона все это было. Был черный плащ. Как-то раз он подошел ко мне и сказал, что его ботинки круче моих».
Албарн:
«Грэм до сих пор никак не может об этом забыть. До сих пор припоминает мне».
Коксон:
«Твои ботинки недостаточно круты. Мои круче». Так и сказал. Мы подружились, потому что я играл на саксофоне. Он написал песню, и в ней нужно было сыграть соло на саксофоне. Я так понимаю, я был единственным в школе, кто умел играть на саксе. Дэймон отличался от остальных. Он был сделан из какой-то другой материи».
Албарн:
«В школе у меня было немного друзей. Грэм был намного спокойнее меня, а я всех раздражал. В обеденный перерыв мы тусовались в маленьком вагончике, за музыкальным классом. Было очень весело». Мы смеялись, слушали музыку.
Джеймс:
«Все начинается с ощущения, что ты в банде гангстеров. Вы даете друг другу клятвы. Чувствуешь единение со всеми. Но, что касается Blur, то с годами мы очень изменились и, на самом деле, мы — четыре совершенно разных человека. На самом деле, когда я впервые увидел Грэма, я понял, что хочу играть с ним в одной группе. Он был первым, кого я встретил в Лондоне. Он вылезал из машины своих родителей. В руке была гитара. И в тот момент я осознал, что этот человек сыграет важную роль в моей жизни. Я поступил в университет Goldsmith, потому что был уверен, что если я хочу добиться успеха в музыке с Дэймоном, мне непременно нужно переехать в Лондон. Преподаватели в университете не разделяли мой оптимизм. Они сказали: «Ты, конечно, попробуй туда поступить, но, если не получится, то поступай в Scunthorpe». А я понятия не имел, где это».
Албарн:
«Goldsmith был самым лучшим университетом искусств в стране. Здесь учились Дэмьен Херст, Сэм Тейлор-Вуд».
Коксон:
«Наверное, я не очень серьезно относился к образованию. Когда я слышал все эти высокопарные рассуждения, типа: «Изображая действительность, мы можем расширить пространство, вокруг холста…» Для меня все это казалось просто каким-то мусором».
Албарн:
«После школы Stanway я посещал драматический кружок. Но, мне было неинтересно».
Коксон:
«Мы пообещали друг другу, что непременно будем играть вместе. В любом статусе. Даже если мне нужно будет играть на тамбурине. Это уже хорошо. Главное — мы играем вместе».
Джеймс:
«Грэм постоянно рассказывал о Дэймоне. Если он о чем-то рассказывал, все время упоминал Дэймона. Мне казалось, что они очень похожи. Но, на самом деле они совершенно разные. Мне кажется, что Дэйв уже был с ними. Он, знаете, вел двойную жизнь… программировал компьютеры в администрации Колчестера… был спортсменом, носил ирокез».
Раутри:
«На самом деле это чисто колчестерская тема. Только обычно панки носили тонкий ирокез, а я толстый. Так было принято в колчестере. Я сменил кучу коллективов. Участники постоянно менялись. В конце концов остались мы вчетвером. Кстати, когда я первый раз играл с Дэймоном, Грэма еще не было в группе. Из группы ушел гитарист, и на его место пришел Грэм. И мы сразу заметили, что звук стал намного лучше».
Албарн:
«Грэм познакомил меня с Алексом. По-моему, мы записали какое-то демо. И я поставил Алексу эту запись, а он сказал: «Это бред».
Джеймс:
«Музыка была ужасно унылая. В ней была драма, но не хватало искусства».
Албарн:
«Тот комментарий был абсолютно в стиле Алекса».
Джеймс:
«Через две недели Дейв выкинул из группы гитариста и басиста. И Грэм сказал мне: «Может присоединимся к нему?»
Коксон:
«Так был собран наш текущий состав».
НАЧАЛО
Первое выступление группы состоялось в железнодорожном дэпо, в Колчестере. Там иногда устраивали концерты.
Коксон:
«Мне кажется, что мы чувствуем резонанс друг в друге. Наши выступления были просто сумасшедшими. За нами везде следовала толпа преданных поклонников, которые были немного не в себе. Как правило, каждый концерт заканчивался сломанным аппаратом. Дэймон ломал мои усилители, пытался запрыгнуть на плечи к Алексу. Они падали, провода отключались. В среднем, на концертах мы должны были играть по 10 песен, но обычно после четвертой все заканчивалось. Но, я был счастлив играть с Дэймоном в одной группе. Он был амбициозным и очень живым. Это было то, что надо. Дэймон, как бульдог гнал нас вперед».
Албарн:
«Я несколько раз снимал репетиционную. Но, никто не приходил на репетиции. А нет. Дейв приезжал из Колчестера. А они вообще не приезжали. Меня это просто бесило! Я поехал в New Cross к ним, а они тусили на вечеринке. Я вынес ногой дверь и просто… Я был вне себя. А Алекс просто сидел и играл Blue Moon на фортепиано. Я работал в магазине выпечки, денег всегда в обрез, я платил за аренду репетиционной базы, а они… Группа была моей жизнью. Мы слишком быстро подписали контракт со звукозаписывающей студией. Это и хорошо и плохо. Нам было по 20 лет. А в этом возрасте ты отчасти уверен в себе, отчасти нет. О чем ты можешь думать в 20 лет? Мы понятия не имели, что значит подписать контракт со звукозаписывающей студией».
Джеймс:
«Ого! Это настоящий контракт! Первый раз в жизни вижу его. Жаль, что мы не слушали, когда обсуждались детали контракта. Потом все эти детали были прописаны. Запись нашей первой песни проходила под чутким руководством звукозаписывающей компании Food Records. Продюсеры пытались записать с нами песню, которая вписывалась бы в обстановку того времени».
Албарн:
«Выбор песен, оформление первого альбома — все это было нам навязано. К счастью, в то время мы еще могли заставить себя записать ерунду, от которой не захочется отказаться через пару минут».
Коксон:
«Когда песня There’s No Other Way поднялась на 8 строчку, мы, честно говоря, были вне себя от радости».
Раутри:
«Наш менеджер отвел нас в сторону и сказал: «Я советую вам хорошенько выспаться, пока есть возможность. Иначе вы просто свихнетесь от недосыпа».
Джеймс:
«Нам позвонили с радиостанции и сказали, что нашу песню будет крутить Марк Гудиер в четверг вечером. Мы пошли к кому-то из нас домой и послушать эфир. И вот There’s No Other Way прозвучала по радио».
Албарн:
«Мы мечтали увидеть Америку, потому что в ней очень много элементов нашей культуры. Хочется почувствовать эту связь».
Раутри:
«Наш первый менеджер то ли украл, то ли потерял все наши деньги. Я был уверен, что в современной музыкальной индустрии невозможно просто взять и украсть деньги группы. Это ужасно! Но, мы были слишком доверчивыми и подписали контракт с этим менеджером. А он быстренько нас обчистил».
Албарн:
«Мы наняли другого менеджера и запустили рекламную компанию. Продавали футболки. Это помогло собрать деньги, чтобы расплатиться с долгами. Но, нам нужно было ехать в большой тур по маленьким городам и клубам, где нас никто не знал, и даже ни разу не слышал».
Коксон:
«Мы слишком увлеклись алкоголем. Пробовали все, что хоть как-то помогало уйти от реальности».
Раутри:
«Как-то раз мы проснулись посреди ночи от того, что Грэм разбил все, что было в автобусе: все стаканы, тарелки, зеркала, окна, абсолютно все. Кошмар!»
Коксон:
«Мне было ужасно тяжело. Все достало и очень хотелось домой».
Раутри:
«Из-за этого бессмысленного турне мы все больше погружались в депрессию. Все, чего мы добились в Англии потихоньку смывалось в унитаз. И с этого момента мы начали вымещать злобу друг на друге. Я помню как заехал в глаз Алексу. Одно время у каждого из нас было по фингалу».
Джеймс:
«Полтора месяца в туре я просто завтракал пивом. А там где алкоголь… В общем, иногда проще врезать, чем объяснять».
Раутри:
«Пока мы колесили по Штатам, музыкальная индустрия абсолютно изменилась и акценты сместились. Мы выпали из основного музыкального потока. Нами перестали интересоваться».
Албарн:
«В Америке появились Nirvana, и всякие отвратительные направления. Все это захватывало мир. Нет, конечно, Nirvana — не отвратительная группа, просто, в период их расцвета со дна поднялась какая-то грязь».
Джеймс:
«Мне кажется, что вся эта ситуация странно повлияла на Дэймона. Он стал вести себя как-то вызывающе».
Раутри:
«Британская поп-культура стала уходить на второй план. Ее место занимала американская поп-культура. Этот дурацкий тур по Америке, и в целом американизация английской поп-музыки, дали нам какой-то толчок. Это всегда полезно. Всегда нужен пинок под зад».
Джеймс:
«Идея играть бритпоп полностью принадлежала Дэмону. Когда мы записывали альбом Modern Life is Rubbish, я помню как к нам в студию пришел представитель звукозаписывающей компании, прямо во время записи партии бас гитары для песни Starshaped и сказал: «Вы сошли с ума! Да вы просто спятили! Какой бритпоп?! С чего вы взяли, что это будут слушать!?» Тогда Дэймон заверил нас: «Просто доверьтесь мне».
Раутри:
«Я сказал: «Ну что ж, хорошо, я доверюсь тебе только на этом альбоме. Докажи, что ты прав»».
Албарн:
«После записи альбома мы поехали в тур, отыграли кучу довольно странных концертов, делали, что хотели».
Джеймс:
«Многие редакторы музыкальных журналов критиковали нас, и говорили, что наши концерты даже хуже чем наш альбом. Что наша музыка — это какое-то зловонное озеро грязи. Но мы просто брали весла и гребли».
Албарн:
«В какой-то момент я почувствовал, что начались какие-то изменения».
Джеймс:
«Помню, мы играли в Италии, и приехали подростки на мопедах, облепили нас как мотыльки».
Раутри:
«Потихоньку мы превращались в настоящую группу Blur».
Албарн:
«На фестивале Reading мы были хедлайнерами, играли на крытой сцене, под куполом, и я был на подъеме. Внезапно я почувствовал, какой-то переломный момент, какой-то щелчок. А потом в отеле я сидел в кресле, а вокруг музыкальные редакторы из EMA, Melody Maker и так далее, и я подумал: «Хм, прикольно. День удался»».
Джеймс:
«У нас никогда не было чувства, что мы чего-то достигли, что мы написали какой-то хит, мы достигли первой строчки хит-парада. Мы просто хотели двигаться дальше. Но, перед выходом альбома Parklife было ощущение, что, что-то вот-вот случится. Мы понимали, что мы развиваемся, как группа. У нас были по-настоящему хорошие песни».
Раутри:
«Как и предсказывал Дэймон, музыкальная индустрия изменилась. Все инди-группы куда-то подевались, остался только брит-поп».
Коксон:
«Мы вздохнули с облегчением, потому что наконец-то, британскую популярную музыку начали высоко ценить».
Раутри:
«Сейчас музыка снова играет очень важную роль. И я думаю, что это не случайно и это касается не только нас. Мы записываем классные песни, Oasis записывает классные альбомы».
Албарн:
«Газетчики покрыли глянцем слово «бритпоп» и стали размахивать им, как флагом».
Коксон:
«Я не люблю слово «бритпоп», и любые подобные сочетания: «брит», «поп», «попбрит» и так далее».
Джеймс:
«Поворотным моментом стала церемония награждения Brit Awards. Люди о нас заговорили. Мы получили признание. В тот вечер Дэймон сделал очень щедрый жест, он разделил полученную премию с Oasis».
Албарн:
«Эх, зачем я это сделал?!»
Джеймс:
«В то время мне казалось, что я нахожусь в ретро-самолете, который совершает трансатлантический перелет. Контракты со звукозаписывающей компанией подписываются в пабах, все встречи проходят в пабах, все происходило в каких-то пабах, клубах, барах».
Коксон:
«Я всегда брал с собой бутылку вина и во время выступления периодически отпивал. Как правило, к концу оставалось совсем чуть-чуть, на дне. Так что, я жил в прекрасном, немного размытом мире. Наверное, я пытался как-то заглушить свои чувства, или защитить себя. Для меня играть в инди-группе, все равно что кататься на американских горках. Никогда не знаешь, что тебя ждет. И с этим ничего не поделаешь. Слава вызывает привыкание».
Раутри:
«Мы до конца не понимали, насколько известными мы были, не знали, что люди думают о нас или нашей музыке. Мы просто наблюдали за происходящим со стороны».
Албарн:
«После выхода успешного альбома, все ожидали от нас только хитов».
Коксон:
«Все это время мы постоянно сочиняли и просто не вылезали из студии. После успешного альбома, который собрал кучу премий, мы ощущали какое-то похмелье. Иногда я просто выбивался из сил и вообще ничего не мог делать».
